Черное воскресенье - Страница 41

К оглавлению

— Да, да, — прокашлял Кабаков.

— Небось трахаться поехала, — брякнул агент.

Что ж, подумал Кабаков, чего ты хотел, если за семь лет ни разу не удосужился позвонить?

— Как далеко отсюда это место?

— Часа три езды.

— Поезжай, Мошевский, привези ее.

* * *

В семидесяти милях от госпиталя, в Лэйкхерсте, штат Нью-Джерси, Майкл Лэндер возился с ручкой настройки телевизора. Хотя изображение было прекрасным — аппаратура Лэндера всегда работала безукоризненно, — он никогда не был доволен. Далиа и Фазиль не проявляли признаков нетерпения. Наконец Лэндер оставил телевизор в покое. Шестичасовая сводка новостей уже началась.

— ...Взрыв, прогремевший ранним утром в Бруклине, унес жизнь Бенджамина Музи, торговца импортными товарами. Второй человек, находившийся в квартире, тяжело ранен, — говорил комментатор. — Предлагаем репортаж, переданный с места происшествия Фрэнком Фризеллом.

Комментатор, ожидая, пока запустят пленку, с глуповатым видом уставился в камеру. Потом на экране, среди змеящихся пожарных кишок перед домом Музи появился Фрэнк Фризелл.

— Взрывной волной разворотило стену кухни. Незначительный ущерб причинен соседнему дому. На пожар приехало шесть пожарных машин с командой в тридцать пять человек. Только через полчаса с небольшим им удалось локализовать очаг пожара. Шестеро пожарных получили отравление продуктами горения; им оказана медицинская помощь.

Кадр сменился. Теперь оператор показывал стену дома с зияющей в ней дырой. Лэндер порывисто подался вперед, к экрану, пытаясь оценить на глаз мощность взрыва. Фазиль тоже пожирал глазами представшую картину.

Пожарные уже сворачивали свое снаряжение — телевизионная бригада, видимо, поспела к самому завершению операции. Фон снова поменялся; пошел кусок пленки, снятый у госпиталя. Какой-то смекалистый телередактор сообразил, что жертв несчастных случаев из 76 округа обычно отправляют в специально оборудованное отделение при госпитале Лонг-Айлендского колледжа, и, видимо, сразу после объявления тревоги послал одну из съемочных групп прямо туда. Группа опередила «скорую помощь», и вот на экране показались санитары, вытаскивающие носилки из машины. Двое покатили их к дверям, третий шел рядом, держа на весу бутылку с раствором для внутривенного вливания. Картинка задержалась — оператора, должно быть, оттеснило толпой, — потом камера вновь приблизилась к санитарам и двинулась параллельным курсом. Короткая заминка у дверей приемной реанимационного отделения, и — крупным планом закопченное лицо.

— Имя пострадавшего Дэвид Кэбов, — сообщил репортер, — адрес пока не установлен. Врачи определяют его состояние как крайне тяжелое. Раненый помещен в госпиталь при Лонг-Айлендском колледже.

— Это же Кабаков! — вскричал вдруг Фазиль. Он злобно оскалился и разразился потоком арабских ругательств.

Далиа побледнела, вспомнив Бейрут, черное дуло скорострельного карабина, изрыгающее страшный веер смерти, отлетающие плитки кафеля в ванной; она вспомнила Наджира, сползающего на пол по забрызганной кровью стене и тоже закричала, проклиная израильтянина.

— Говорите на английском! — Лэндеру пришлось повторить это дважды, прежде чем его услышали. — Кто это?

— Я не совсем уверена, — тяжело переводя дух, произнесла Далиа.

— А я уверен! — Фазиль, массируя переносицу, пытался взять себя в руки. — Это один еврейский ублюдок, трус, способный только на то, чтобы убивать по ночам. Он убивает направо и налево — женщин, детей, всех без разбору — ему все равно! Этот грязный еврей застрелил нашего командира, многих других и чуть не убил Далию.

Фазиль машинально провел пальцами по шраму на щеке, оставленному ему на память о бейрутском налете.

Главным мотивом Лэндера, побудившим его связаться с террористами, была ненависть, но ненависть эта зародилась в отравленном телесными и душевными муками мозгу — мозгу безумца. Лэндер не пытался определить, в чем разница, но подсознательно чувствовал, что с Фазилем дело обстоит иначе. Американца окатило столь мощной волной звериной ярости, что ему даже стало не по себе.

— Надеюсь, он не выживет, — сказал Лэндер.

— О да! — ответил Фазиль. — Он умрет.

Глава 10

Время приближалось к полуночи. Кабаков проснулся всего несколько часов назад. Госпиталь постепенно угомонился; из-за дверей доносились только шуршание одежды персонала, скрип подошв по вощеным полам да изредка старческие стоны больного из соседней палаты и его шамкающее «Господи Иисусе».

Лежа без сна и прислушиваясь к затихающим шумам. Кабаков, как не раз бывало прежде, погрузился в размышления о жизни. Больница почти во всех попавших в нее людях пробуждает воспоминания о детских несчастьях, неконтролируемую жалость к себе и желание плакать.

Кабаков не оценивал людей с точки зрения их храбрости или трусости, он вообще был бихевиористом. Он полагал, что некоторые из множества достоинств, которые приписывались ему в его послужном списке, не существуют в принципе. Правда, подчиненные испытывали перед своим командиром нечто вроде благоговейного трепета, но это не служило для него источником гордости, а лишь помогало ими руководить. Слишком многие из них умирали на глазах у Кабакова.

Он знал, что такое мужество. Он мог бы определить это качество как способность делать, не рассуждая, то, что необходимо. Однако ключевым в этом определении являлось слово «необходимость», а отнюдь не «безрассудство». Кабаков знавал двух-трех человек, не ведавших страха. Все они были психопатами. Страх можно контролировать, его можно подавлять — в этом секрет хорошего солдата.